ФУРСОВ ИВАН ИЛЬИЧ

Как молоды мы были,

Как  искренне любили,

Как  верили  в   себя…

Нас тогда без усмешек встречали,

Мы друзей за ошибки прощали,

Лишь измены простить не могли…

                                           Н. Добронравов.

Школьные  годы.

Являюсь уроженцем села  Московского, родился 20 апреля  1922 года.  Село Московское в то время было районным центром, большим селом,  имевшим более 17 000 жителей. Мои родители жили на улице, которая тогда называлась „шляхом“, по этой улице проходил тракт „Санкт-Петербург - Тифлис“, а раньше “Черкасский тракт“. Я помню большие каменные верстовые столбы на тракте. Эта часть села сейчас называется Пятилеткой, в память существовавшего здесь некогда колхоза „Вторая пятилетка“. Начальная школа была в Пятилетке,  в семилетнюю школу ходил уже в центр села. К концу двадцатых годов районным центром стало село Изобильное, где была средняя школа под № 1, она и сейчас носит этот номер. Старое здание находилось около ДК, где сейчас вход в парк.

Два года, раз в неделю, ходил пешком из Московского в Изобильный и обратно. Редко удавалось подъехать, загрузившись пожитками,  приходилось ходить в жару, дождь, снег, морозы и даже в компании с волками. Помню, директором школы был Клишин, он погиб в войну, классным руководителем учитель физкультуры Андрей Зотович, учителем математики Алексей Иванович, учителем физики Логин Алексей Иванович, с ним я работал потом в селе Московском. Десятый класс был один, в нём училось больше 30 учеников. Весной 1940 года окончил среднюю школу.

После средней школы, десять мальчиков из нашего класса захотели стать лётчиками и служить в ВВС РККА  -  Военно-Воздушных Силах Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Для службы в армии в то время из сельского совета нужна была положительная характеристика, она у меня сохранилась. Я выбрал службу в армии вполне осознанно.

Дело в том, что, собираясь связать свою жизнь с авиацией, я уже имел некоторый жизненный опыт. Учился я в школе хорошо, много занимался самообразованием, был достаточно серьёзным для своего возраста. Поэтому председатель колхоза „Вторая пятилетка“ после окончания семилетки предложил мне учиться по направлению колхоза в пятигорском техникуме Советской торговли. Председатель полагал, что колхозу нужны специалисты в области торговли, с добрыми напутствиями послал меня на учёбу. Около года  проучился в техникуме, прошёл соблазны свободной жизни, ознакомился со своей будущей профессией, побывал на практике, стал входить в круг торговых людей и сильно в торговле разочаровался. Особенно доставала меня   в техникуме „Товароведение“, но, помня наставления уважаемого мною председателя, грыз этот предмет неистово. В то время торговля не котировалась, а сейчас это была бы самая востребованная профессия. 

Весной получилась такая беда: моя мать, работая в колхозе, как у себя в доме, нажила врагов среди тех, кто чётко различал: вот это я работаю на колхоз, а это на себя. И эта „группа товарищей“ написала в райком партии и техникум письма, что председатель колхоза на казенный счёт учит кулацкого сынка, да ещё торговой профессии. Авторы письма требовали категорического исключения меня из техникума, как кулацкого сына. Райком партии „поправил“ председателя колхоза, и мне перестали выплачивать стипендию. В техникуме не поверили, что я кулацкий сын, и предложили продолжить учёбу. Моя „кулацкая“ семья была настолько бедна, что не могла обеспечить мне пропитание во время учёбы, и я с лёгким сердцем вернулся домой. Поступил учиться в среднюю школу села Изобильного, мне в школе зачли год обучения в техникуме.

Вначале  было обидно за „кулацкого сына“, но история все расставила на свои места. Сейчас я считаю, что та политика была правильная. Посмотрите, что реально получилось: Ельцин - кулацкой породы, генерал Епишев - главный политрук Советской Армии, кулацкой породы, Кравчук - третий секретарь ЦК компартии Украины, секретарь по идеологии, такой же породы,  и т. д. Пока над всеми этими кулацкими отпрысками была сильная рука, они изображали из себя истинных коммунистов. А как этой руки не стало, разрушая  страну, они и выявили свою подлинную натуру.

Вернёмся к школе.  Мы, группа выпускников,  решили последовать призыву партии „Комсомольцы,  в  авиацию и во флот!“. ЦК ВКП(б) с целью ускоренного создания современной, технически оснащённой армии объявил призыв: „Комсомольцы, в авиацию и во флот!“, по которому комсомольцы получали направления (предписания) в военкоматах на учёбу в авиационные и морские училища. В военные училища комсомольцы по предписаниям принимались без экзаменов. Наша группа прошла медкомиссию в военкомате, мы получили предписания и отбыли в город Борисоглебск в истребительное авиаучилище. Прибыв в училище, обнаружили, что набор закончен, учебные группы уже укомплектованы. Нам посоветовали поступать в Астраханское авиационное техническое училище, где ещё продолжался набор. Поколебавшись, часть из нас решила, что Астраханское  училище  тоже  авиационное, и отбыла в Астрахань, благо поездки для нас были бесплатные.

Астраханское  авиаучилище.

 

 

 

 

 

 

 

В Астрахани нас приняли на учёбу, я выбрал специальность  авиационного техника по обслуживанию бомбардировщиков: ТБ – тяжёлых бомбардировщиков, СБ – скоростных бомбардировщиков, Пе – пикирующих бомбардировщиков. Наше училище размещалось в Красных казармах на окраине Астрахани. Раньше в этих казармах размещались царские конные полки, потом Красная конница, потом наше авиационное училище. В Астраханском кремле размещалось пехотное училище. 

Учиться после школьной жизни в военном училище было тяжело.  Многочасовые занятия, самоподготовка, физическая подготовка, самообслуживание. Нарком обороны генерал Тимошенко по-суворовски требовал: „Трудно в учении, легко в бою“. Поэтому марш-броски на 10 км, потом на 20 км скоро стали обыденными, как и физические упражнения на перекладине, коне, кольцах. После начала войны жизнь в училище сильно не изменилась, но ситуация на фронте становилась, как мы чувствовали, критической, и нас перевели на ускоренное обучение. Длительность урока была увеличена до 90 минут, занятия шли непрерывно более 10 часов, потом физподготовка. Марш-броски пошли на 30 км с полной боевой выкладкой, днём и ночью, в любую погоду. От того времени осталось только одно жгучее воспоминание – спать, спать и опять спать. Засыпали стоя и на ходу. Стоим, бывало в строю, кто-то клонится, клонится и упал. Заснул, стало быть, служивый. Впрочем, хорошо помнится следующее событие, в котором я чудом остался жив.

В один из теплых, солнечных дней над Астраханью загудел самолёт. Прикладывая к глазам руки, мы разглядели на самолёте красные звёзды и определили тип самолёта: СБ – скоростной бомбардировщик! Самолёт уверенно и красиво летал над городом, демонстрируя высокую технику пилотирования, был прямо какой-то показательный полёт. Старшие нам говорили: «Смотрите, салаги, и учитесь, как надо летать!»  Полетав над городом, усыпив бдительность, самолёт рванул к огромному нефтехранилищу на берегу Волги и стал его бомбить. Оказывается, в нашем самолёте сидели немецкие пилоты, которые, проявив военную находчивость, безнаказанно бомбили стратегический объект.

Над нефтехранилищем поднялись огромные, чёрные облака дыма. Нас и пехотное училище бросили на тушение пожара. Горели огромные ёмкости с нефтью, рядом расположенная ёмкость нагревалась, нагревалась от горящей, и в какой-то момент взрывалась. Нас, курсантов, ставили с брансбойтами на ещё не горящую ёмкость,  и мы поливали водой горящую ёмкость и свою, чтобы она не взорвалась от нагревания. Спустя какое-то время ёмкость с нефтью взрывалась, и все, кто был на ней, исчезали навсегда в пламени взрыва.

После взрыва очередной ёмкости, нас  просто назначали: „Ты, ты, ты, … и ты лезете  на   следующую и тушите“.  Я стоял на огромной крыше ёмкости, отворачивался от жара полыхавшего поблизости огня, поливал её водой и ждал, кода она взорвётся. Но время проходило, а она не взрывалась. Как потом оказалась, она вообще не взорвалась. Произошло это потому, что в моей ёмкости нефть вытекла в Волгу раньше, чем она подошла к точке  взырва. Таким образом  удалось потушить пожар, спустив много нефти в Волгу.

Самолёт СБ был уникальной  машиной для  своего времени, не имевший аналогов за рубежом. Перед войной с Японией в Монголии эти бомбардировщики летали на Японию и разбрасывали листовки над её городами, а японские истребители им ничего сделать не могли, они их просто не догоняли и не поднимались на их высоту! В ответ на угрозы японского премьер-министра Араки в стране была популярна поговорка: „Кокинаки полетят на Нагасаки и покажут всем араки, где и как зимуют раки!“ Кокинаки - зто фамилия пяти знаменитейших до войны братьев-летчиков, причём трое были лётчиками-испытателями! Идею насчёт Нагасаки потом реализовали американцы.

Вскоре у нас началась интенсивная спецподготовка. Нас учили стрелять из всех видов оружия, нашего и немецкого. Учили так, что мы начинали стрелять из первого попавшего в руки оружия, не глядя на него, не разглядывая, где там предохранитель, прицел, спусковой крючок, стреляли на вскидку. Освоили стрельбу из всех артиллерийских систем, прошли вождение на автомобилях, бронетранспортёрах, танках, морских катерах. Прошли усиленную парашютную подготовку. И все удивлялись, зачем это нам, авиационным техникам  надо! Война, срочно надо на фронт, а нас учат, как нам казалось, ненужному делу, затягивая время. Только закончив срочную службу в 1947 году, понял, зачем нас так тогда готовили. В декабре 41 досрочно завершили обучение, нам присвоили воинские звания „сержант“, я получил воинскую специальность - „старший авиатехник по обслуживанию бомбардировщиков“.

 

В   строевой    части.

Практически весь выпуск училища направили не на фронт, не под Москву, где шли жесточайшие зимние бои, а в Среднюю Азию, в Туркмению. Командованию было видней, оно далеко смотрело вперёд. Нас  распределили в 309 истребительную авиадивизию Туркестанского военного округа. Проходил учёбу по профилю бомбардировщиков, а служить пришлось на истребителях. Я был определён в 167 истребительный авиаполк, базировавшийся на аэродроме близ посёлка Мары, командиром полка был майор Сосюнин, комиссаром полка Хлебников Василий Васильевич.  Полк был укомплектован истребителями И-15бис „Чайка“ и И-16 (Истребители 15 и 16), которые для западного фронта уже устарели, а в Азии ещё были хороши. Истребитель И-16 конструктора Поликарпова был лучшим истребителем своего времени. Этот истребитель хорошо показал себя на Халхин-Голе, Финляндии, Испании. Для борьбы с И-16 немцам пришлось создавать свой „Мессершмитт“. И-16 был любимым самолётом нашего всеобщего любимца, сталинского сокола – Валерия Чкалова, в 2004 году ему было бы сто лет со дня рождения. Чкалов многое сделал для нашей авиации, в частности он разработал методику и технику ближнего воздушного боя на малых высотах, лётчики и сейчас выполняют фигуры высшего пилотажа в чкаловском варианте.

У нас на самолётах в то время были кинофотопулемёты, радиостанции, под крыльями пилоны для РС (реактивных снарядов). Шестью крупнокалиберными РС был вооружён И-16 довоенных времён. А когда я вижу по телевизору, что в Чечне транспортные (!?, а не боевые!) вертолёты вылетают на штурмовку боевиков, и бедные лётчики используют такие же неуправляемые РС меньшего калибра, по моей коже пробегает мороз, от того, что при нынешних властях для Российской армии время потекло вспять.

По прибытию на место службы началась интенсивная боевая подготовка, освоение и изучение нового для меня самолёта. Основным приёмом обучения был личный пример командира. Командир 309 истребительной авиадивизии полковник Вист летал на бреющем полёте, т.е. прижимаясь к земле, кверху колёсами. Полковник Вист высокого роста, мощного телосложения, по национальности немец, всю войну командовал  авиадивизией,  воюя с фашистами на Западном фронте. Как будто сейчас слышу его наставления:

- Объявлена „Тревога“. Вы изо всех сил бежите к самолёту, но, подбежав, мгновенно успокаиваетесь и все предполётные операции по подготовке самолёта к вылету выполняете спокойно, не торопясь, многократно самопроверяя правильность своих действий.

 Некоторые командиры полков и отдельные лётчики могли летать над землёй так низко, что прорубали винтом самолёта дорожку в бурьяне. Помню, как по окончании полётов, заслушивая доклады и осматривая самолёты, комдив спрашивет у пилотов:

- Что, опять дорожки рубили? Или людей на поле пугали?

- Никак нет, товарищ полковник!

- А что это за трава в элеронах застряла? Бурьян, что, уже на облаках растёт?

Чкалов с друзьями связывали на земле свои истребители ленточками, взлетали, выполняли фигуры высшего пилотажа, садились на аэродром, а ленты, связывающие самолёты, оставались целыми!  Вот это была техника пилотирования! Но начавшаяся война показала, что против немцев этого было мало, они оказались более подготовлеными в технике пилотирования и в методах ведения воздушного боя. А сейчас нам по телевизору с гордостью показывают, как пилоты Российских ВВС проходят боевую подготовку: с игрушечными самолётами в руках, на бетонном поле они изображают воздушные бои! По горькому опыту знаю, из нынешних лётчиков, мало кто вернётся из первого же боя. При нынешних властях, Российские ВВС еще менее готовы к отражению внешней угрозы, чем это было в наше время, при Сталине.

Случались в нашей жизни и курьёзные моменты. Идут тренировочные полёты молодых лётчиков, руководит полётами комиссар полка. Что-то не заладилась посадка, стали „давать козла“. „Козлом“ называлась такая посадка,  когда из-за неправильной техники пилотирования самолёт при посадке не плавно касался земли, а, ударившись о землю, совершал несколько прыжков. При очень большом „козле“, бывало, отваливались колёса. Остановив полёты, комиссар подробно объяснил технику пилотирования в момент посадки, но следующий полёт снова „дал козла“. Комиссар повторно объяснил причины ошибок, и вновь „козёл“. Комиссар садится за штурвал самолёта, чтобы своим примером показать, как надо выполнять полёт. Взлетает энергично с коротким разбегом, стремительно набирает высоту, на большой скорости чётко и монолитно выполняет заданные фигуры, так же стремительно заходит на посадку,  и … „даёт козла“.  Похоже на то, что комиссар зарулит на дальнюю стоянку, и полёты прекратятся. Но комиссар подруливает к ожидавшим  лётчикам, строит всех и спрашивает:

- Видели, как комиссар взлетал и выполнял фигуры?

- Так точно! -  отвечает строй.

- Вот так надо взлетать и летать. Видели, как комиссар садился?

- Так точно!

- Вот так садиться нельзя! Понятно? (Тишина.)

- Понятно? - переспрашивает комиссар.

- Да чего же тут непонятного, все видели, как на ладони. - говорит кто-то из строя. Сдерживая улыбку, комиссар даёт команду на продолжение полётов, „козлы“ прекратились.

Наша авиадивизия располагалась в пустыне, вблизи железнодорожной станции Мары. В посёлке Корши, на железнодорожных станциях Кызыл-Орды и Кызыл-Орват были запасные аэродромы.  В Кызыл-Орвате мы хоронили погибших лётчиков, в масштабах авиадивизии каждую неделю были похороны. В то время Кызыл-Орват был маленькой станцией с несколькими домиками, по окна занесённые песком. Аэродром располагался в пустыне для того, чтобы Советский Союз  мог контролировать воздушное пространство в центре Азии. По газетам читаю: в Корши, на бывшем советском  аэродроме, базируются американцы, сейчас это  их аэродром! Я знаю, зачем государству нужны аэродромы, и такое предательство российских национальных интересов у меня не помещается в голове!

На фотографии стою с  друзьями около моего самолёта  И-16 с бортовым номером 15 на аэродроме Корши. С левой стороны стоит Скулкин Евгений из Невинномысска,  справа Чучварёв Виктор. Евгений был старшим механиком, Виктор механиком по вооружению. С правой стороны кабины самолёта видите выступающую часть – это кинофотопулемёт. Он автоматически включался при стрельбе и фотографировал результаты стрельбы, поражён противник или нет. У нас лётчик не имел права взлететь, если не заправлен был кинофотопулемёт. Доклады пилотов всегда проверялись киноплёнкой. А теперь, спустя 60 лет,  когда я по телевизору слышу и вижу невнятные объяснения военных о результатах воздушных ударов по боевикам, мне просто обидно за современную Российскую армию.

В Иране.

Вскоре 309  истребительная авиадивизия была отправлена на Западный фронт, а наш полк, получивший название „Отдельный 167 истребительный авиаполк особого назначения“ был оставлен на прежнем месте.  Мы были в унынии, многие хотели подавать рапорты об отправке на фронт, как вдруг, без предварительного объявления стали заходить на аэродром бомбардировщики ТДБ-3 (тяжёлый дальний бомбардировщик третий). Это были самые большие самолёты в нашей авиации, внутри крыла самолёта можно было не сгибаясь ходить  до второго двигателя (12 метров). А размах крыльев самолёта был 42 м, поверхность крыла дюралевая, гофрированная, как у современного шифера. Мы с удивлением рассматривали не просто большие, а огромные машины, которые против наших маленьких юрких „ястребков“ казались громадными, неповоротливыми „динозаврами“.

     Поступила команда грузиться в бомбардировщики и лететь в иранский город Мешхед. Чтобы поместить как можно больше людей в самолёты, нас размещали в разных полостях самолёта, цепляйся, за что хочешь, лишь бы не упал во время полета. Жуткий был полёт. Четыре двигателя надсадно ревут, самолёт дрожит и вибрирует, в щели самолёта дует морозный, набегающий воздушный поток, потому как на высоте всегда мороз. Я, как авиамеханик, понимающий, что к чему, прислушиваюсь к вибрациям, стонам и скрежету отдельных частей самолёта, к работе его двигателей и всё время мне кажется, что-то не так и вот-вот начнём падать. Несколько часов полёта и ад закончился, наши бомбардировщики сели на Мешхедский аэродром. Отогревшись, мы стали обслуживать и приводить в боевую готовность стоявшие здесь самолёты истребительного авиаполка.

Лётчики в этом полку были из Качинского авиаучилища, того выпуска, где учился сын Сталина Василий. О сыне Сталина они отзывались хорошо, учился как все, без всяких льгот, был как все, его никто ни в чём не выделял. Да и воевал Василий Сталин как все, к концу войны командовал 32 Гвардейским истребительным авиаполком. Его, конечно, охраняли, у него был не один ведомый, как у всех, а целых два. Да и как не охранять, ведь едва Василий взлетал, как вся немецкая авиация на этом участке фронта, становилась на „уши“, потому как каждый немецкий лётчик стремился завалить сына Сталина. Представляете, как бы гордился немец: „Я лично вогнал в  землю сына самого Сталина!“  А с каким рвением немецкие генералы устраивали охоту на сына Сталина, предвкушая личный доклад Гитлеру. А Василий не только не поддавался немцам, но и  успешно валил их. Про старшего сына Сталина  Якова тоже все знают. Сталин не стал вызволять его из немецкого плена, сказал, как отрезал: „Рядового на фельдмаршала не меняю. Своего выменяю, а остальные как?“

Уже при Хрущёве, кода Василий Сталин умер, военным запретили вообще и в форме в частности, присутствовать на его похоронах. На кладбище прибыла группа мужчин в одинаковых длинных плащах.  Присутствующие решили, что это из органов, глядят, чтобы чего-либо не случилось. После похорон эти в плащах по одному подходили к могиле, распахивали плащи и стояли по стойке „Смирно“. Под плащами у них находилась военная форма с личными орденами. Это были боевые друзья Василия Иосифовича Сталина, таким образом они отдавали последнюю воинскую почесть своему боевову товарищу. И если бы Василий Сталин не был бы хорошим другом и человеком, кто бы  приехал на его похороны, рискуя своей карьерой, через столько лет после смерти Сталина, когда сам Сталин и Василий были в опале?

В сталинские времена все были равны: дети знаменитых родителей воевали наравне с детьми крестьян. Из лётчиков помню, сын командарма Фрунзе – Тимур Фрунзе, сгорел в падающем самолёте во время жесточайших боёв под Сталинградом. Рубен, сын знаменитой испанки Долорес Ибаррури, служил в Красной Армии, был лётчиком, погиб в воздушных боях, защищая чужую для него страну. Старший сын Хрущёва Леонид, был сбит в воздушном бою. Сын Анастаса Микояна Степан Микоян, который так же был истребителем, и я восхищён тем, что он прошёл  войну лётчиком  истребителем и остался жив!  Как он считает, Леонид погиб по той причине, что, перейдя из пилотов бомбардировщиков на истребители, он в силу первоначально усвоенных профессиональных навыков, не мог эффективно использовать все нюансы техники пилотирования истребителей в критической ситуации.

Степан Микоян дружил с Леонидом, разговаривал с участником последнего  боя Леонида. И тот рассказал, что, в бою увёртываясь от фашистов, краем глаза он видел, как самолёт Леонида  и „Фоккер“ во взаимной схватке пошли на вертикальный вираж. А на вертикальном вираже самолёт Хрущёва ЯК-7Б имел преимущество над „Фоккером“.  В таких ситуациях, когда немца удавалось заманить на вертикальный вираж,  наши летчики обычно выходили победителями, но в данном случае вышел победителем  немец. И как считает Степан, техника пилотирования бомбардировщиков подвела Леонида, другого объяснения он не видит. На наших самолётах стояли более мощные моторы, чем на немецких. Если немец заходил в хвост, то наш лётчик делал свечу и уходил вверх, а немец этого энергичного манёвра след в след повторить не мог, его двигатель ему не позволял выдерживать дистанцию, и он оставался снизу. Наш самолёт разворачивался и сверху нападал на немца.

Тогда, говорят, был тоталитаризм, Сталин - диктатор, а сейчас у нас демократия, свобода, власть народа. Только демократ Ельцин развязал кровавую бойню внутри страны и послал гибнуть туда наших внуков, а своего внука отправил в закрытую элитную школу в Европе. Наши внуки получали смерть и увечья в Чечне, а его внук получал воспитание, как дети коронованных особ. Вот тебе власть народа! Вот тебе президент – гарант конституции, только для кого? Я воевал и прожил жизнь под советским флагом, а сейчас живу под власовским.

Возвращаясь к Леониду, расскажу, как летали наши бомбардировщики до войны. Летит лётчик пряменько, пряменько, глядит штурман в прицел, гашеточку раз и нажал. Не попали, заходят ещё раз, и так столько раз, пока не попадут. Немцы к этому были готовы, они пристреляли все прицелы на скорости наших самолётов, а свои объекты закрывали истребительной авиацией и мощным зенитным заградительным огнём. В первые месяцы войны редко наши бомбардировщики все возвращались назад. А вот по причине несоответствующей  пристрелки немецких прицелов на наши новые самолёты, немцы с трудом сбивали в первое время ЯКи, ЛАГи, МиГи.

Сами немцы в зависимости от обстоятельств использовали как бомбардировки с горизонтального полёта, так и в пикировании. У них для этих целей были соответствующие бомбардировщики Ю-87 и Ю-88 (Юнкерсы 87 и 88, или как мы их называли “лапотники“, у них шасси не убирались в полёте). Причем, старенький Ю-87 они вначале не предполагали использовать в боевых действиях. А когда в ходе боёв выяснилось, что мы вообще не готовы к отражению пикирующих бомбометаний, то немцы в ход пустили   и Ю-87. Мало того, что немцы бомбили в пикировании, они ещё сбрасывали на нас пробитые пустые бочки. Как они выли при падении! Это был просто ужас.

И у нас был пикирующий бомбардировщик Пе-2 (Петляков второй). Самолёт этот создавался Петляковым как высотный, двухмоторный, скоростной истребитель, но для истребителя оказался тяжеловат и Петляков переделал его в высокоманёвренный, пикирующий бомбардировщик. При освоении самолёта были случаи, когда пилоты из-за недоподготовки не успевали выйти из пикирования и разбивались. Начальство пошло по лёгкому пути - лётчикам запретили использовать манёвренные качества этого самолета и разрешали бомбить только с горизонтального полёта. И уже в процессе войны сами лётчики, чтобы выжить и выполнить боевую задачу, втихую, скрывая от начальства, стали на этом самолёте бомбить в пикировании. А только потом были внесены в уставы  приёмы пикирующих бомбометаний.

Высокоманёвренным пикирующим бомбардировщиком  управлять очень тяжело, это не истребитель, тогда ещё не было электро- и годроусилителей рулей. А ведь у нас был авиаполк пикирующих бомбардировщиков, укомплектованный женщинами! О том, что в этом полку летали только женщины, мы узнали  после войны. При вылетах на бомбёжку в самолёты Пе-2 подвешивали не положенные 1500 кг бомб, а выше завязки, лишь бы пилот смог поднять самолёт. Как у наших девчат физически хватало сил своми девичьими руками при взлёте отрывать от земли такие перегруженные машины, я просто удивляюсь.

Но вернёмся в иранский город Мешхед. Здесь на аэродроме в Мешхеде   я встретился со своим  одноклассником  Калугиным Михаилом, который жил в селе Московском  на Воробьёвке. Мы в детстве с ним не только ходили в один класс, но и дрались улица на улицу. Обычно драку, или как в литературе называют - кулачный бой,  начинали мы, шантропа. А потом  кто-либо бежал по улице и кричал: „Наших бьют!“ После такого призыва в драку включалась всё мужское население. По большим праздникам село делилось на две части, мужики и ребята с упоением дубасили друг друга. В обыденном варианте улица просто делилась на две части, и народ дрался между собой. Дрались с азартом, но беззлобно, без увечий, до первой крови, лежачего не били, после драк оставались в хороших отношениях друг с другом.

Последняя обширная уличная драка была в 1932 году. Наша улица дралась с Изобильным, так назывался район села между Пятилеткой и Центром. Сейчас от Изобильного остался в поле один старый домик. Моя мама, как тогда говорили, справила обновку, купила на зиму новую овчинную женскую шубку. Красивая была шубка. Длинная, приталенная, крашенная овчина с цветной опушкой. Соседки по очереди примеряли шубку, с ними был дядька, он решил тоже шубку примерить. Только одел, на улице закричал бегущий:  “Изобильный наших бъёт!“ Дядька как был в шубе, так и побежал восстанавливать справедливость. Когда вернулся, от новой шубки остались только оборванные клочья.

 Драку приехали разнимать председатель совета и миллиционеры. Разгорячённые бойцы лихо разбежались, задержать на поле брани никого не смогли. На следующий день милиция пошла по домам и, у кого были синяки и ссадины, забирала для профилактической беседы. Видимо, беседа была правильная, драк в этом году больше не было. Потом наступил голод 33 года, потом от голода несколько лет отходили и  народная традиция кулачных боёв была утеряна. В то время в спорах истину часто устанавливали по „лобешникам“. Спорщики, не имея возможности словами доказать свою правоту, разогнавшись, били друг друга лбами до тех пор, пока кто-то  не сдавался, признав себя не правым. Сурово, но просто.

Как радостно, как приятно было встретить земляка в чужой стране! Сколько мы переговорили, вспоминая прошлые события.  Михаил служил стрелком-радистом в полку авиаразведки, летал на  самолётах  Р-5 (Разведчик пятый). Их полк размешался на этом же аэродроме. Самолётам этого полка много пришлось полетать, наблюдая за обстановкой в Азии. После войны Михаил остался служить и вышел на пенсию полковником  ВВС. В Мешхеде я нашёл много новых друзей, в частности  подружился с Иваном Чернышовым, который на всё время службы стал моим лучшим другом.

Потом мы узнали, чем был вызван необычный наш перелёт. Оказывается, аэродромная обслуга была отправлена на автомобилях в Иран без оружия и охраны. Ночью, на территории Ирана за городом Старый Кичан на них напали иранцы и всех перерезали. Самолёты истребительного авиаполка летать не могли, ввиду отсутствия обслуживания. Поэтому техперсонал в такой спешке перебрасывали на новый аэродром. Затем сюда же перебазировался и наш авиаполк.

 Чем было вызвано вступление советских войск в Иран? В Иране в то время правил шах Пехлеви-старший. Сам Пехлеви-старший происходил из крестьянской семьи, ещё при нашем царе  поступил служить рядовым казаком в Персидскую казачью дивизию. За хорошую и верную службу получил от нашего царя офицерский чин. Сделал карьеру офицера, совершил ряд переворотов при участии русских военных, бежавших из Советской Росси, к 25 году утвердил новую династию шахов - Пехлеви. Шах симпатизировал Гитлеру и способствовал проникновению фашистов в Иран. 

Иран в планах Гитлера по завоеванию  мирового господства и построению Тысячелетнего Рейха играл существенную роль. Иран фашисты превращали в опорный узел, из которого могли наносить с юга удар по СССР, в случае если военные действия будут отклоняться от плана „Барбаросса“, а потом  служить плацдармом для наступления на Индию и Китай. В свете этого фашисты интенсивно создавали на территории Ирана соответствующие инфраструктуры, только в 1940 году поставили в Иран вооружений и материалов  больше, чем на 11 тыс. тонн. Чтобы ликвидировать угрозу с Юга, Советское правительство 25 августа 1941 года направило соответствующую ноту Ирану.  Советские войска вступили на иранскую территорию. По  договору, заключенным Лениным в 1921 году, мы могли это делать по своему усмотрению. Потом на территорию Ирана вошли  войска Англии и США. Как это происходило, я вам расскажу так, как рассказывал мне мой сослуживец Василий Девяткин, участник этих событий.

„С лета 41 началась интенсивная подготовка самолётов и лётчиков к боевым действиям. Но куда мы собирались наступать, находясь в средине Азии? (В то время они находились на аэродроме в Туркмении.) И вот получаем приказ:  „Готовиться к сопровождению и перебазированию на другой аэродром“. В последний день и ночь аэродром  был похож на кишащий муравейник. Перед рассветом были назначены полёты, и наши истребители, загружённые под завязку топливом и боеприпасами, тяжело взлетали и уходили в предрассветную темноту. Из разговора лётчиков я понял, что где-то в полете, они встретятся с бомбардировщиками и транспортными самолётами с десантом. Истребители будут осуществлять их боевое прикрытие. Мы всё приготовили для обслуживания  самолётов, которые вернутся с задания. Аэродромный народ собирался группами, обсуждал последние события и высказывал самые фантастичные предположения по происходившим боевым действиям. Вскоре закончилось время ожидания, то есть бензин в баках наших самолётов к этому времени уже выработался, и они должны были либо сесть на какой-то аэродром,  либо рухнуть на землю. Ни один из улетевших самолётов не вернулся на аэродром базирования. Мы не находили себе места, потом сообщили, что наши войска вступили в Иран, а авиаполк будет базироваться в столице провинции Хорасан городе Мешхеде.

Атаки на объекты в Иране были организованы и проведены  на высоком боевом уровне.  Наши самолёты на рассвете стремительно налетели на аэродром Мешхеда, истребители блокировали воздушное пространство, военно-транспортные самолёты первой волны сбросили десант на посадочные полосы и ангары. Самолёты второй волны высаживали  десант и пехоту уже на взлётные полосы, истребители и бомбардировщики кружили в воздухе, в поисках целей для атак. Удар был настолько стремительным и неожиданным, что военнослужащие немцы и иранцы разбегались в нижнем белье, не оказывая сопротивления».

Согласно нашей военной доктрине основная задача истребителей была защита и сопровождение бомбардировщиков (по этой причине у нас строились сверхтяжёлые и совершенно не вооружённые бомбовозы), штурмовиков, разведчиков и военно-транспортных самолётов. Наши самолёты летали плотными боевыми порядками, так легче было защищаться. И для лётчика-истребителя было главным не число сбитых самолётов противника, а отсутствие потерь среди сопровождаемых машин.

В Мешхеде, как и в других местах Ирана,  немцами были построены прекрасные аэродромы и другие военные объекты.  В то время, как наши аэродромы были грунтовыми и в дожди земля раскисала, самолёты летать не могли, немцы строили бетонные аэродромы. Мешхедский аэродром имел бетонное покрытие, несколько больших бетонированых взлётных полос, огромные  ангары из оцинкованного железа с легкоподвижными дверьми, с ремонтными мастерскими, со всей необходимой инфраструктурой.

Базируясь в Мешхеде, мы не только занимались контролем воздушного пространства Ирана, но и случалось ходить в город. По одному не отпускали, ходили группами. Нас особо предупреждали насчёт покупок. Прежде чем отдать деньги, следует торговаться, т. к., завидев покупателя, продавец завышает цену в 2-3 раза. Поторговавшись, сходились на гораздо меньшей цене. Если же мы по своей привычке сразу выкладывали названную сумму, то продавец брал деньги и глядел на нас с презрением: глупый, мол, человек. Попадались и такие продавцы, которые говорили: „Спрячь, деньги, давай торговаться, ну спрячь. Что же это за базар, если мы  не  поторгуемся?“

В Мешхеде мы пробыли около семи месяцев, и нас перебазировали на аэродром  иранского города Горгана, поближе к турецкой границе. Северная половина Ирана со стороны Турции была наводнена нашими войсками. Предполагалось, что Турция может вступить в войну на стороне Германии и нанести по нашей территории неожиданный удар. Мы находились в постоянной боевой готовности, в любой момент готовые наносить ответный удар в глубь территории Турции.

В Горгане к нам стали поступать на вооружение современные самолёты:  ЯКи,  ЛАГи, высотные  МиГи. Пополнение нас новой военной техникой во время летнего наступления немцев 1942 года на юге нашей страны,  указывало на то, что мы здесь были не зря. Вероятность вступления Турции в войну была столь велика, что новые самолёты направляли не только на фронт, но и к нам, в Иран. К этому времени Турция развернула у  наших границ около 30 полнокровных дивизий. Как нас тогда информировали в секретном порядке, турки готовят удар по СССР в общем направлении на Сталинград. Где-то раз в неделю начальник штаба или комиссар полка предлагал нам собраться без бумаги и ручек, без карандашей, чтобы не делать никаких записей. Перед сообщением секретной информации нас ещё раз предупреждали, чтобы мы не делали записей, никому ничего не рассказывали, ни с кем  не обсуждали, а все, что  услышим, должны учитывать в своих действиях. По тому как нас информировали, я проникся уважением к нашей разведке, хорошо ребята работали.

Кстати, МиГ-1 был в то время самым высотным истребителем в мире, он мог вести уверенные воздушные бои на высотах до 5 км, в то время как немецкие самолёты только до 3 км. Полк на МиГах, сформированный из лётчиков-испытателей, прикрывал Москву. Они забирались на высоты более 5 км и оттуда дробили всё, что летало под ними. Потом лётчики придумали более эффективную „этажерку“.  Москва осталась единственной из столиц  воюющих государств, не подвергшаяся массированным авиационным бомбёжкам, хотя временами линия фронта отстояла от Москвы всего на 30 км.

Чтобы грамотно обслуживать технику, мы каждые три месяца сдавали квалификационные экзамены. К работе с техникой допускался тот, кто сдавал экзамен не ниже чем на „хорошо“.

На фотографии  я провожу регламентные работы на ЯК-1,  вернувшегося с боевого дежурства вблизи турецкой границы. На лопасти пропеллера за моей головой виден белый крестик метки настройки синхронизатора. Пушка ЯКа располагалась внутри оси редуктора пропеллера, а пулемёты  стреляли через пропеллер и, чтобы при стрельбе не срезать лопасти своего винта. Синхронизатор настраивался так, чтобы стрельба велась в те моменты, когда перед стволами пулемётов  не было лопастей. Самолёты для меня   были   живыми существами,  и,  глядя  на  старую  фотографию  с  ЯКом,  вспоминаю  песню В. Высоцкого: 

 

Я,  ЯК-истребитель, мотор мой звенит,

И небо моя обитель,

А тот, который во мне сидит,

Считает, что он истребитель.  …

 

 

Или вот песня про лётчиков-истребителей „Их восемь, нас двое“. Действительно, до средины войны так и было:

 

Их восемь, нас двое

Расклад перед боем не наш,

Но мы будем играть.

Серёжа, держись!

Нам не светит с тобою,

Но козыри надо равнять! ..

 

Я первый, я первый,

Они под тобою.

Я вышел  наперез.

Нет, поздно!

Уди в облака, я прикрою,

В бою не бывает чудес …

 

 

 

Из всех моих лётчиков, кто был отправлен на западный фронт, никто не остался в живых. Такова правда войны. Великим поэтом был Высоцкий,  если, даже не нюхая всего этого, мог так писать.

Сейчас многие изгаляются по поводу наших воздушных таранов. Это был единственный реальный способ уравнять козыри. У нас самолётов не хватало, потому что 70% самолётного парка было уничтожено немцами на аэродромах в первые дни войны. Обычным был расклад, приведённый Высоцким:  „Их восемь, нас двое“. Представляете,  патроны кончились, немцы сдержанно ликуют и так изыскано, не спеша, берут тебя в клещи, а ты ещё жив и Родину любишь. Возможность тарана давала нам большое моральное преимущество. Если немцы видели наш самолёт, который вместо стандартного захода в атаку, начинал делать непредусмотренные техникой боя эволюции, фашисты понимали – сейчас будет таран! Бросали всё и уходили, таран был выше  их понимания. Тогда был распространён анекдот: „Двадцать немецких самолётов убегают от одного нашего. Один молодой пилот по рации спрашивает командира: „Русский один, чего мы все бежим?“ Командир отвечает: „Откуда мы знаем, кого он будет таранить!“ Во второй половине войны, когда у нас появилось достаточное количество самолётов, тараны ушли сами собой.

Находясь в Иране, мы понимали, что если Турция вступит в войну, то первый удар  будет нанесён по аэродромам, то есть по нам. Каждый вечер мы таскали, рассредотачивали самолёты, меняли их местоположение. Полковой силач Вася Девяткин таскал самолёты один, взвалив хвост на плечо. Мы постоянно ожидали, что просыпаться будем под грохот турецких бомб. Сейчас умно так рассуждают, что вот Турция не вступила в войну, и наши опасения, страхи и усилия были совершенно напрасны. Турция не вступила в войну лишь только потому, что в Иране у нас было достаточно боеспособная группировка, готовая в любой момент начать боевые действия. Поимая это, турки не давали нам никакого повода для начала войны. Как-то у пехотинцев в Турцию убежал солдат, так турки его поймали и передали нам раньше, чем мы сообразили, в чём дело. Это пехотинец бежал не в Турцию, а на фронт, но заблудился. Тогда это было обыденным явлением. Иногда над пехотинцами пролететали немецкие самолёты и разбрасывали листовки, в которых призывали нас сдаваться сейчас, потому что они непобедимы, а если мы не сдадимся, то, когда немцы будут идти в Индию и Китай, из нас в живых  никто не останется.

В  качестве обслуживающего персонала было много женщин. Они поступать стали к нам в основном во время Сталинградской битвы. В строевые части западного фронта периодически отправлялся от нас лётный и технический состав, а к нам присылали новичков, часто женщин. В эскадрильи к каждому самолёту был прикреплён старший авиамеханик, а специалисты по разным областям  одни на все самолёты эскадрильи. По памяти перечислю специалистов эскадрильи: моторист, механик по радио, механик по вооружению, механик по приборам, электрик, кислородник, связист, специалист по воздуху, (самолётам нужен был сжатый воздух), укладчик парашютов, плотник (многие детали самолётов были деревянные), и т. д..

Из нашего села в Иране находились пехотинцы Костин Пётр Ефимович, Гоголев Василий и ещё несколько человек. Из Изобильного  был Иванов Василий.

В Горгане нам пришлось пережить очень сильное землетрясение. Аэродром стоял на вечерней поверке, как послышался глухой, накатывающийся гул. Потом стоявшие шеренги начало трясти взад-вперёд, как семечки на сковородке. Люди кувыркались, на наших глазах земля трескалась, образовывались большие, глубокие трещины. Потом трещины с гулом схлопывались, во все стороны разлетались камни и куски земли. Затем гул ещё усилился, и стало дополнительно трясти вверх-вниз. Стены каменных и кирпичных строений изгибались и извивались, как бумажные, из них с оглушительным треском вылетали осколки камней и кирпичей.

Самолёты катались по чистому полю, совершали дикие, судорожные прыжки, как козлята, вырвавшиеся на волю. Лётчики, находившиеся на отдыхе в городе,  прыгали в окна со второго этажа, разбивая телом стёкла. Представляете, какой страх овладел людьми, если боевые лётчики, горевшие и падавшие  в самолётах, здесь, обезумев, прыгали неизвестно куда сквозь стекло.

Потери матчасти были незначительные, так как самолёты были рассредоточены и катались по простору как хотели. На конце аэродрома осталась трещина в земле неизвестной длины и неизвестной глубины. Сброшенный в неё камень не ударялся о что-нибудь. Город Горган был стёрт до фундамента, шах приезжал для осмотра. Нас очень сильно трясло ещё в течение месяца и как мы тогда говорили:  „Страху натерпелись на двадцать лет вперёд“.

На  берегу  Индийского океана

В 1943 году на базе нашего полка было сформировано отдельное подразделение, которое переобразовали в 9 аэродром особого назначения. Местом дислокации аэродрома был определён город Абадан, расположенный в устье слившихся рек Тигра и Евфрата,  вблизи  Персидского залива. Вообще, наше пребывание  в Иране, Ираке мы называли тогда „Сталинским броском на Юг“. Так вот, перебазировавшись  в Абадан, первый раз поехали  на берег Индийского океана, там мы смеялись, обнимались, плескались в тёплой  морской воде и ритуально мыли свои „солдатские сапоги“ в водах Индийского океана. Ведь вышел Советский Союз к Индийскому океану!

Про себя гордо могу сказать: „Я участвовал в сталинском броске на Юг и мыл свои солдатские сапоги в водах Индийского океана!“

 Помимо Индийского океана за годы войны я помыл свои сапоги в водах Атлантического океана (Балтийское  море), в водах Северного Ледовитого океана, Тихого океана. Тогда это делалось просто: ставилась задача, грузились в военно-транспортные самолёты, а чаще всего в бомбардировщики и вперёд.

В Абадане мы располагались на одном аэродроме с американцами. Построенный немцами аэродром поделили на две части: на одной стороне были мы, на другой американцы, хотя сейчас авторитетно утверждается: „Американцев в Иране и Ираке не было“. До второй мировой войны США большой роли в мировых событиях не играли, проводили изоляционистскую политику - вы нас не трогайте и мы вас не тронем. Разбогатев на войне, на военных заказах, с 43 года США  стали претендовать на роль мирового лидера, занимать ключевые позиции на земном шаре, а потом превратились в мирового  жандарма.

Вообще американцы являлись шумным народом. У нас было правило, по аэродрому не ходить, а только бегать. Ведь аэродром был несколько километров длиной и чтобы служивый люд не сачковал, тратя 2-3 час на ходьбу туда и обратно, мы не ходили, а бегали. А американцы ездили, у них были джипы, кары, какие-то движущиеся тележки и все на них ездили, даже негры. В то время американская армия была крайне расовой. Высокие, мощного телосложения по пояс раздетые негры, как роботы выполняли всю грязную и тяжёлую работу. А белый американец барствовал.

Бывало, бежишь по делам, тебя догоняет белый на авто, кричит:

- Иван, (там все мы были русские, все Иваны) садись, подвезу!

Нам запрещалось с ними ездить, у них, мол, своя служба, у вас своя. Отвечаешь:

- Нет.

Продолжаешь бежать, он едет рядом, уговаривает. Остановимся, поговорим. У них карманы набиты всякой всячиной, у нас карманы были пустые. Вынимает из своего кармана что-нибудь:

- Давай меняться?

Нечем мне меняться.

- Давай покурим?

Я не курил.

- Давай выпьем?

Нам пить вообще  нельзя было. На всё мне приходилось отвечать:

- Нет.

Если мы видели, как с диким визгом, виляя, носится по взлётному полю автомобиль, или в небе с рёвом выписывает кренделя самолёт, то уже знали, что американцы „приняли на грудь“ и катают женщин.

В нашем понятии, у них дисциплины не было. Да и воевали они интересно, у них был курорт, а не война. Наибольшие потери, которые допускались в воюющей армии по американским законам – 5%. Лётчик совершал 20 боевых вылетов, это он набирал 100%, для него война заканчивалась, и он отбывал домой.

Не один наш 9 аэродром располагался вблизи Индийского океана. В Ираке, а Ирак тогда был английской колонией, в городе Басра стоял 8 аэродром  особого назначения. В Ираке находился мой товарищ, мы с ним обменялись фотографиями. Вот какую фотографию он дал мне. Рядом  обратная сторона этой фотографии. Обратите внимание, где эта фотография подписывалась, потому как официальная история утверждает: „Мы в Ираке никогда не были“.

 Аэродромы особого назначения с номерами I-3 располагались на севере,  с  номерами  4-9 - на юге. Аэродромы особого назначения после цифры 9 располагались на Дальнем Востоке. В Советском Союзе было 13 или 15 таких специальных  аэродромов особого назначения.

Зачем мы здесь находились? Отчасти для сборки самолётов, поступавших по ленд-лизу, но ленд-лиз по боевой технике просуществовал недолго, в основном выполняли разные такие специфичиские  мероприятия, необходимые государству. А вообще-то мы, как Великая держава там присутствовали, как сейчас присутствует США  вместо нас в Средней Азии, в Грузии, в других частях мира. Наши президенты, не в пример царям и генсекам, упорно и последовательно уничтожают все атрибуты великой державы: американцы вошли в Грузию, Среднюю Азию, вот-вот войдут в Азербайджан, закрыты станции радиоразведки на Кубе и Сирии, отдана военно-морская база Камрань во Вьетнаме, уничтожается на американские деньги ракетно-ядерный комплекс, потоплена космическая станция „Мир“, наша космонавтика существует лишь в том объёме, в каком она нужна американцам для полётов на МКС. Потоплена непотопляемая, особая атомная подлодка „Курск“, продан Индии последний из оставшихся авианесущий крейсер, и т.д. Представляете, Индии, как государству, авианосец нужен, а России нет! Это указывает на то, что Россию наши правители  целенаправленно  превращают в какой-нибудь Камерун или Габон.

Какое-то время мы собирали и перегоняли самолёты на Западный фронт. Помню  Александру Покрышкину гоняли на Кубань „Аэрокобры“, почти домой. „Аэрокобра“ - это американский истребитель, лучший из тех, что они нам давали. У этого самолёта было очень мощное вооружение - 5 точек установки огневых средств: пушка, два крупнокалиберных пулемёта и два нормальных пулемёта. И ещё у самолёта была такая особенность - двигатель располагался позади пилота и являлся эффективной защитой лётчика от огня противника. На этом самолёте потери лётного состава были минимальны.

На фронт мы пригоняли самолёты и проводили обучение личного состава. Возишься в самолёте,  ради любопытства включаешь рацию и слушаешь эфирный радиообмен. На всех наших фронтовых самолётах, тогда радиостанций не было, а на американских были. На наших самолётах стояли только радиоприёмники, а полная радиостанция ставилась на каждый десятый самолёт. Да и на американском самолёте радиопрёмник мы делали  громкоговорящим, а наш  радиоприёмник работал на наушники.

Вот начинаются полёты, эскадрильи взлетают и уходят на боевые задания. Около  самолёта собираются слушатели. И вдруг в эфире  переполох, немцы тараторят скороговоркой: „Achtung! Achtung! Pokrischkin! Achtung! Im himmel Pokrischkin! Achtung!“ - „Внимание! Внимание! Покрышкин! Внимание! В небе Покрышкин! Внимание!“  У нас  „рот до ушей“,  все довольные такие глядим друг на друга, пошел Шурик немцам „шороху наводить!“ Получив мощный такой заряд удовлетворения и гордости, расходится аэродромный люд по своим местам. Слово „Покрышкин“ было для немцев знаковым символом, они много усилий прилагали, чтобы сбить, уничтожить  Покрышкина. Но Александр остался верен себе, закончил войну живым и трижды героем Советского Союза.

Покрышкин лично сбил за время войны 59 самолёта противника, это второй результат в нашей армии. Немецкий самый лучший лётчик сбил 350 самолётов, когда я узнал эти цифры, сильно паразился, как же это так получилось? Ведь со второй половины войны мы немцам не уступали, а часто имели преимущество.  Технику этих чисел объяснил мне уже после войны лётчик, самолёт которого - МиГ-17 с бортовым номером 47 я обслуживал в 1955 году. В это время я был призван в армию и проходил переподготовку в связи с переходом наших ВВС на  реактивную авиацию.

Цифры были такими потому, что немцы бессовестно приписывали. С одной стороны это была пропагандистская политика государства, ведь министр пропаганды Гебельс большие числа поощрял. Если мне не изменяет память, то был случай, когда после ночного налёта на Берлин около сотни самолётов, Гебельс утром лично объявил, что доблестные немецкие  лётчики в ночном бою уничтожили более 400 самолётов противника. А с другой стороны у немцев была особая система счёта уничтоженного  противника. Немцы считали не сбитые самолёты, а победы над противником. Счёт побед проводился так, если в груповом бою 20 немецких самолётов сбивали 5 наших, то каждый участник боя с немецкой стороны получал по 5 побед, а в целом выходило, что немцы в этом бою одержали 100 побед. Все непосвящённые в тонкости немецкого счёта, когда слышали итоги боя, в котором немцы одержали 100 побед, простодушно считали, что немцы сбили 100 наших самолётов. И если утверждается, что немецкий ас сбил 350 самолётов, то реально он вряд ли сбил больше 50, ведь в его аттестационной книжке записано 350 одержанных побед, а не сбитых самолётов.

А на  вопрос о приписках в нашей авиации, лётчик с МиГ-17-го ответил, что при товарище Сталине за приписку фронтовой лётчик попадал под трибунал раньше, чем его сбивали немцы. Мы  могли ошибиться только в одной ситуации. Дело в том, что на „Мессершмиттах“ стояли двигатели с непосредственным впрыском бензина в цилиндр и когда немец давал форсаж, то двигатель начинал сильно дымить, а из выхлпных патрубков били языки пламени от несгоревшего бензина. Этим немцы и пользовались. В критический момент боя немц направлял самолёт к земле и давал форсаж, а наши лётчики, видя дымящийся падающий самолёт, оставляли его в покое. До земли он уже долетит и сам.

Когда мы были на Кубани, самолёты с нашего аэродрома летали в сторону Ставрополя, и я просил знакомых лётчиков пролететь над селом Московским, над моей улицей и посмотреть, цел ли мой дом и ходит ли кто по двору, передать родным привет, покачав над домом крыльями. Ребята прилетали и говорили: привет передали, дом цел, только на улице перед домом нет деревьев, по двору ходили женщина и девчонка, село от войны не пострадало. Как приятно было получать такие вести и знать, что родные живы!

Вообще фронтовая авиация того времени удивила меня своей простотой. На фронтовых истребителях не было РСов, кинофотопулемётов, радиостанций, сложной навигационной аппаратуры. Внешний вид самолётов был какой-то грубый. Немецкие самолёты так же не оснащались всем положенным штатным оборудованием. Выполнялось лишь главное требование к самолёту: хорошо летать и точно стрелять. Объяснялось это крайне жестокими воздушными боями на западном фронте. Наши и немецкие лётчики вели бои на ближних дистанциях, между самолётами было 40-100 метров. Схлестнувшись в воздушном бою, расстреливали друг друга в упор, из боя выходил живым только один. Среднее время жизни нашего самолёта за первую половину войны составляло 2,5 часа! У ЯКа заправки топлива хватало на час полёта, следовательно, самолёт делал 2-3 вылета и его сбивали вместе с лётчиком. На втором фронте, с англичанами и американцами, у тех же немцев были совсем другие воздушные бои. С дальних дистанций, постреляв друг в друга, противники разлетались с чувством выполненного долга. Среднее время жизни самолёта было несколько десятков часов, поэтому там на самолёты ставили даже радиолокаторы.

Сейчас, когда вспоминают про самое крупное танковое сражение под Прохоровкой, почему-то забывают про авиацию, а ведь над Прохоровкой произошла крупнейшая авиационная битва.  Танк сверху ничем не защищён. Поэтому танковые армии с воздуха прикрывались авиационными армиями, которые шли в вышине первыми. Ставка стояла большая: кто будет господствовать в воздухе, тот победит и на земле! Танки под Прохоровкой еще не сошлись, а в воздухе уже кипела кровавая битва. Две воздушные армии, немецкая и наша, загоняли друг друга в землю.

Над пустым ещё полем из небесной синевы разносился форсажный, надрывный рёв моторов вперемежку с короткими очередями скорострельных авиационных пулемётов и пушек. Все пространство, от минимальной до максимальной высоты подъёма самолёта, было заполнено самолётами. Воздушное сражение по высоте разделилось на 3-4 эшелона, ведь сошлись крупнейшие воздушные армии мира, где с каждой стороны было больше тысячи самолётов.

То тут, то там постоянно возникали дымовые шлейфы, втыкающиеся в землю. Изредка раскрывались купола парашютов. На Прохоровом поле на горящие танки падали горящие самолёты. Задыхаясь от чёрного, въедливого густого мазутного дыма, между танками бегали, стреляя друг в друга из табельного оружия, т.е. пистолетов, уцелевшие наши и немецкие танкисты и лётчики. Я полагаю, каждый россиянин должен чтить три поля нашей истории: Куликово, Бородинское и Прохоровское.

Вот фотография  времён пребывания в Абадане, а вообще кроме нашей формы у нас было еще две американских лётных формы: тропическая  и арктическая. Когда были на юге, повседневно была  американская лётная тропическая форма: большая панама, шорты, рубашка с отложным воротником и короткими рукавами, лёгкие туфли, ремня не было.

Когда по делам службы были на фронте, надевали нашу форму, чтобы ни выделяться среди остальных. Если приходилось бывать  на Севере,  облачались  в арктическую форму. Уникальной была эта американская арктическая одежда из меха, пуха и шерсти, по размерам как наша, но лёгкая и тёплая. Наружный слой цвета „хаки“ вообще не намокал в воде. Брюки на молниях пристегивались к теплым сапогам. К брюкам пристёгивалась меховая куртка, со специальными рукавами. На рукава, как у космонавтов, надевались особые перчатки. У куртки был большой меховой воротник, если его застегнуть наполовину – капюшон, полностью – спальный мешок. В такой одежде 40 градусные морозы были не страшны.

Поскольку самолёты всегда должны быть в полной боевой готовности, авиамеханики от жары и высокой влажности спасался таким способом: мы стирали комбинезоны в авиационном высокоэтилированном бензине, одевали на голое тело  и работали некоторое время на дикой жаре, обслуживая раскалённые на солнце самолеты. Как мы не отравились свинцом, не вспыхнули факелами, я и сейчас не пойму. В 60-ых годах, раздеваясь перед врачём во время очередной военной медкомисии, услышал:

- Где и как вы смогли до такой ужасной степени пропитаться свинцом?

- Да на юге пришлось охлаждаться - ответил я под неодобрительное покачивание головой доктора. Вообще жить в абаданском климате, не говоря о службе, было для нас крайне тяжело, хотя наша часть комплектовалась в основнм из жителей юга. Первое время в авиаполку было всего несколько человек, способных нести дежурство, остальные валялись в лазарете с разными тропическим болячками.

 

В  Тегеране.

В 1944 году нашу часть в качестве смены перевели в город Тегеран. Мы располагались опять же на немецком аэродроме вместе с американцами. Дельные аэродромы  делали немцы. Огромные из цинкового железа ангары, бетонные полосы. Что интересно, в Тегеране все ангары  отошли к нам, но закрыты наглухо. Самолёты стоят на бетонке, к ангарам никому подходить нельзя, наши часовые отгоняют. Сколько раз американцы просили у нас ангары, ведь пустуют, не принося никому пользы. Но получить  не то что ангар, а даже самолётную стоянку около ангара не смогли. Американцам был отведён самй дальний угол аэродрома.

По взаимному договору с США и Англией ни они, ни мы не должны были иметь войск в Тегеране.  Но, как говорится, своя рубашка ближе к телу и наша страна расположила в Тегеране крупное авиасоединение, пехотные и танковые полки. В пехоте были ребята как на подбор, под два метра ростом, вооружены автоматами, прошедшие спецподготовку, с железной дисциплиной. Простояли они в Тегеране с 41 по 45 год.

Как-то мы поехали к ним с концертом художественной самодеятельности. Пока шли номера с мужским участием, всё было нормально, но как только на сцену стали выходить наши артистки, пехотинцы приходили в такой неконтролируемый восторг с ликованием, свистом, криком, неистовым топотом, что девчата выступить не смогли. Положение спас моторист из Ленинграда, полковой юморист. Лицо у него было смешнее, чем у Юрия Никулина, знал всего Михаила Зощенко наизусть, так он весь концерт и вытянул.

Если пехота и самолёты были на виду, то танки были тайно доставлены и спрятаны в авиационных ангарах. И до конца войны так никто и не узнал, что в Тегеране стоят наши танки. Из Тегерана мы могли бить танковым клином, прикрытым авиацией, по любому направлению. Много пехотинцев слонялось без дела, не неся интенсивной караульной службы, с некоторыми я дружил, но никто из них не признался, что они танкисты.

Как рассказывали пехотинцы, ох, и помели же они по ночам, пока все ангары заполнили танками. Только по ночам через весь Иран под усилинным конвоем шли наши танки. К каждому танку сзади цепляли по дереву, чтобы затереть следы гусениц. В населённых пунктах улицы дополнительно мели  пехотинцы мётлами. Сколько пришлось помести пыльные иранские дороги и улицы, вы себе представить не можете! Но игра стоила свеч!

Здесь я вернусь к иранским шахам. Так вот, когда в августе 1941 года мы молниеносно вступили в Иран, шах, опасаясь за свою судьбу, убежал из страны вместе с немцами. Чтобы не образовался вакуум власти, наши предложили занять престол его сыну Резе Пехлеви-младшему. Он стал отказываться, не желая править страной в присутствии наших войск. Ему объяснили, вот война закончится, в течение полугода уйдём, а если он будет противиться этому, то через три дня, но уже без него, будет Иранская Социалистическая Республика, которая возможно сама присоединится к Советскому Союзу.

Реза Пехлеви подумал и согласился. Вообще он был общительный молодой человек, его часто видели на иранских улицах, он страстно любил футбол, имел свою команду. Пойдем на футбол, он уже сидит в своей шахской ложе на стадионе.  Проходишь мимо, разглядываешь его, охрану, овчарку, лежащую около его ног. Иногда он со своей свитой и командой приезжал к нам на аэродром играть в футбол, наша полковая сборная играла против его команды. Как он эмоционально болел!

Его жена, молодая шахиня, родом из Англии, египетского происхождения, была современной женщиной, страстно любила авиацию, имела свой личный самолет и много на нём летала. Глядишь, над Тегераном красный самолёт красиво выписывает фигуры высшего пилотажа - это шахиня летает. Бывало, входит в нашу зону полётов, звено дежурных „Аэрокобр“ взлетает,  эскорт ей делает, ребята тоже марку держат,  ну красиво так самолёты идут, ох, и умела летать. Иногда садилась на наш аэродром, бегали поглядеть на шахиню. Сталин, когда был в Тегеране,  подарил ей парашют, и мы смотрели, сталинский на ней парашют или нет. После войны она бросила шахиншаха и всю шахскую жизнь, уехала в Голливуд, стала актрисой

Впоследствии шах переметнулся от нас к американцам и своим преклонением перед Америкой довёл народ до того, что он его сверг, к власти пришёл  аятолла  Хоменеи. Американцы не смогли этого перенести и  натравили на Иран Саддама Хусейна, своего кадрового сотрудника ЦРУ, которого они же привели к власти в Ираке, началась Ирано-Иракская война. За то, что Хусейн потом их ослушался и начал считать себя независимым, американцы стали называть его террористом, учинили две войны против иракского народа. Хотя Хусейн сдал им без боя всю страну, растворил армию и спецслужбы, ведь никто не знает, куда делась президентская гвардия, иракская армия, её вооружение, американцы объявили его в  международный  розыск.

В декабре, через полгода после „победы“ над ним, американцы стали показывать по телевидению, как   наконец-то поймали кого-то, похожего на Хусейна в небритом виде. На кадрах съёмки во дворе дома, где якобы в декабре нашли Саддама, я вижу ветви финиковой пальмы с плодами, а финики сходят еще в сентябре, был там, знаю. Всё мировое сообщество лизозадно приняло американскую версию и в угоду американцам затараторило о суде над Хусейном.

Даже наше телевидение кинулось обсуждать вопрос: вот судить Хусейна или нет? А за что судить? Уж если вы порядочные люди и собрались судить, то начинайте с США. Это она сейчас единственная колониальная страна в мире, которая содержит свой коренной народ - индейцев в резервациях, отобрав у них территории, недра и все права. И что-то никто в мире не напоминает США о соблюдении прав человека внутри США, и сама она о правах индейцев глухо не вспоминает.

И за порядком в резервациях американским правительством поручено следить не полиции, не ЦРУ, а ФБР. Представьте, у нас какой-нибудь коренной народ был бы помещён в резервации, за порядком в резервациях следило бы не милиция, не ФСБ, а ГРУ. Чтоб с нами было!  Сколько потоков лжи и грязи на нас лилось, сколько на Западе создавалась бы комиссий и комитетов, из скольких международных организаций нас бы исключили.

После США очередь суда  должна наступить для Англии. Она отхватила  кусок Ирландии и сколько уже десятилетий льёт кровь в Ольстере, а что-то никто войска в Британию не вводит, не свергает британское правительство, не требует суда над ним. Далее очередь Турции, сколько она курдов будет уничтожать? Далее Испания, она воюет с басками, и т.д.

Мне не понятно, почему судить надо только Саддама Хусейна? Ведь он не первый этом списке. Первыми в этом списке стоят американские президенты, в одном Ираке уже из-за их войны погибло больше мирных жителей, чем уничтожил Саддам Хусейн, собственно из-за чего и началась война. Учтите погибших людей из-за Ирано-Иракской войны, которую в своих интересах организовала США, добавтье ещё Югославию. Вот это настоящий международный террор, а никто американцев не судит и вопросов таких даже  не ставит.

Нынешнему поколению внушается, что нашей стране не победить бы в войне, если бы не помощь союзников по ленд-лизу. Если взять помощь в абсолютных величинах, числа получаются значительные, а если в относительных, т. е. какова их доля в наших потребностях, то получим где-то в пределах 10%, не густо! Да и поставляли они нам не самое лучшее. Через мои руки прошли следующие самолёты: американцы поставляли „Кингкобру“ и „Китихаук“, снимаемые у себя с вооружения, как устаревшие. Англичане поставляли „Спитфаеры“ и „Харикейны“, ровесники нашему И-16. Против немецкого „Мессершмитта“ эти самолёты были летающими гробами. Позже американцы поставляли „Аэрокобру“. Хороший был самолет, но их поступило мало. Он единственный из всех поставляемых нам самолётов мог противостоять „Мессершмитту“.   Но брала „Аэрокобра“  вооружением, а не манёвренностью.

Вообще американская авиационная военная доктрина отличалась от европейской. Европейская доктрина, сформировавшаяся после войны в Испании, где высоту авиационной планки в начале задавали наши юркие истребители И-15 бис и И-16, предполагала использование высокоманёвренного, с виражами, ближнего боя. К такому бою создавалась техника и соответствующее обучение проходил лётный состав.

Американская военная доктрина предполагала ведение дальнего боя, когда противники с дальних дистанции открывали огнь, а самолеты при этом близко не сходились. Американские самолёты были большими, тяжёлыми,  низкоманёвренными, но с очень мощным вооружением. Эти самолёты с европейскими на равных сражаться не могли. Обслуживал я их  „Сандербол“. Огромный истребитель сопровождения, больший, чем некоторые наши  бомбардировщики. Пропеллер имел диаметр 4 м! Утюг, а не самолёт, манёвренности никакой.  Боевой разворот „Сандербол“ делал за 30 сек, самолет типа И-16 за это время мог сделать три боевых разворота и сбить „Сандербол“ три раза!  Но зато какие пушки на „Сандерболе“ стояли! Бил издалека. Если пилот успевал в нужное мгновение нажать гашетки, самолёт противника разлетался в щепки. Это был единственный истребитель в мире, перелетавший Атлантический океан, сопровождая бомбардировщики.

У американцев был бронированный бомбардировщик Б-17 и появившаяся его последняя модификация Б-29  „Летающая крепость“. Б-17, как и Б-29 американцы нам не поставляли. Если Б-17 стояли на американской части аэродрома и я мог с ними знакомиться и даже какое-то время их обслуживал во время организации челночных бомбардировок по маршруту „СССР - Египет“, то к Б-29 и близко не подпускали. Нам запрещено было подходить к изредка садившимся на американскую часть аэродрома бомбардировщикам Б-29, американская охрана отгоняла сразу. Летавшие на них лётчики имели приказ: „... к территории, где расположены советские войска, не подлетать, на наши аэродромы не садиться“. Мы мучились в догадках: почему наш союзник - Америка ведёт себя так? Как потом оказалось, ларчик просто открывался: уже в то время Б-29 американским правительством планировался быть носителем  атомной бомбы! Уже тогда Америка собиралась стать мировым властелином и монополизировала научные разработки и технические достижения.

Атомную бомбу и мы создавали, но носителя для атомной бомбы у нас не было. На создание самолёта, который мог бы перелетать океан, преодолевать противовоздушную оборону США, бомбить территорию и возвращаться назад, требовались десятилетия, а времени у нас не было. Поэтому по всей Красной армии была распространена тайная директива по обнаружению самолётов Б-29. Всякий, кто просто видел Б-29, обязан был немедленно докладывать об этом своему командиру, а тот на самый верх. И эта директива сработала. Всего один раз за всю войну, в 1945 году на Дальнем Востоке американцы расслабились.

Три самолёта Б-29, загнанные японцами на контролируемую нами территорию, с разрешения высшего американского командования сели на наш крохотный аэродромчик подскока, где базировался истребительный авиаполк. Когда американские пилоты после посадки оглядели аэродром, они поняли, что без удлинения полосы взлететь нельзя. Об этом, и о том, что здесь только истребители и никто на тяжёлых бомбардировщиках летать не может, севшие американцы и доложили своему командованию, ведь первоначально они имели приказ не подлетать к нашей территории, а утопить самолёты в океане подальше от берега. Американским пилотам не хотелось болтаться на надувных лодках и они упросили командование разрешить им сесть на наш аэродром, гарантируя сохранность самолётов.

Несмотря на такие условия, самолёты к вечеру буквально исчезли, когда американские экипажи  парились в бане. По поводу исчезновения самолётов мы развели руками. Целых  три месяца сами американцы по всему Дальнему Востоку искали  пропавшие самолёты, но не нашли.

А через год мы начали выпускать точную копию Б-29 под маркой Ту-4. Самолёты Б-29 и  Ту-4 были один к одному. К примеру, если на попавшем к нам самолёте неизвестно зачем  и для чего в дюралевом листе были просверлены три дырочки, то и у нас на всех серийных самолётах сверлились эти дырочки.  Было одно единственное  отклонение от оригинала: на Ту-4 мы поставили свою новейшую, перспективную УКВ радиостанцию. На Западе таких радиостанций еще не было. Позже, когда американцы видя Ту-4, восклицали:  „О, это наша машина!“ Мы с достоинством отвечали:  „А радиостанция?“

Англичане также не давали нам свою современную технику. К примеру, был у них уникальный бомбардировщик „Москито“. На нём не было оборонительного вооружения, этот бомбардировщик уходил от немецких истребителей просто так. Особенно доставал немцев „Москито“ как ночной бомбардировщик. Из-за этого самолёта Германия по ночам не отдыхала, а сидела в бомбоубежищах.

Несмотря на наши просьбы, англичане не то что отказались поставлять нам эти самолёты, а даже не передали для ознакомления ни одного экземпляра, как и американцы  Б-17 и Б-29. А какие танки поставляли нам союзники? Больше трёх метров высоты, тихоходные, со слабой пушкой, они являлись самодвижущимися бензиновыми мишенями. Одним из видов нашей деятельности было получение  интересующей нас техники союзников. Мы проводили инженерную оценку, технические, лётные испытания полученных образцов.

Справедливости ради нужно сказать, что американская авиационная техника была совершеннее нашей. Со своими самолётам мы не сидели без дела: то полировали коленвал, то цилиндры, то высверливали оборвавшиеся шпильки, то устраняли течи, то регулировали карбюратор и так без конца. На американских самолётах ничего не текло, нечего не регулировалось, везде стояли заводские пломбы. Положено двигателю отработать 500 часов, он их отрабатывал без вмешательства механика.

Сейчас модно винить Сталина в том, что он не подготовил страну к войне. Он усиленно готовил, но не хватило года, я свидетель тому, как страна готовилась. Из стран, участвовавших в войне, только Германия была готова к ней. Она начала войну, переведя промышленность на военные рельсы, имея обученную армию и военную технику следующего поколения.

Немецкие военные бредили реваншем за капитуляцию в Первой Мировой  войне, в этом ключе и воспитывалась нация. Благодаря целенаправленным действия правящей элиты, Германия временно вырвалась вперёд, и этого оказалось достаточо для начала передела мирового господства. Другим странам пришлось перевооружаться в процессе войны. Зато к концу войны союзники имели более совершенную технику. К слову, сейчас наша власть уверяет, что у России нет врагов, на неё нападать никто не будет, а по сему армию и надо реформировать. Эта близорукая точка зрения в будущем приведёт к большой крови, тому нас учит история.

Но вернёмся к тому времени, в Тегеран. С  Тегерана служба у нас пошла полегче, в свободное время стали заниматься самодеятельностью. Попоёшь русские песни и на  душе легче, как будто дома побывал. Вообще-то по настоящему основательно самодеятельностью, музыкой мы стали заниматься ещё с  Горгана. Свою смену отдежурил, чем-то в свободное время заняться надо. Звуки баяна меня очаровывали с детства. Сколько себя помню, при звуках баяна я все бросал, шёл  и садился около баяниста, внимательно наблюдая за всеми его движениями.

До армии я  прилично играл на баяне и гармошке. В армии научился играть на аккордеоне, гитаре, мандолине. Игра на музыкальных инструментах была своеобразным тренингом для наших рук, чтобы они сноровисто разбирали и собирали узлы самолётов. Иногда приходилось просто выворачивать пальцы, чтобы добраться до какого-либо болта или гайки.

На фотографии слева наша эскадрилья играет на фоне горганских развалин. У меня в руках немецкий аккордеон, купленный в Иране. С этим аккордеоном и демобилизовался из армии. В пятидесятых годах купил себе немецкий эстрадный баян с чистым мелодичным звуком. Отличный инструмент, лёгкий, отделанный цветной пластмассой, инкрустированный перламутром, на нём и сейчас я играю для души.

Часто бывали в городе. Восточный город, а Тегеран того времени  в особенности, это для нашего мировоззрения нечто особенное. Улицы тесные, кривые, дома глинобитные, домовладение на улицу выходит высокой стеной. Улицы представляют собой высокие стены без окон, с прочными дверьми, закрывающие витрины и входы. Все окна домов выходят на внутренний дворик. Ночью улицы абсолютно пустые, днём забиты пешеходам, коровами, быками, ослами, лошадьми, гуртами скота, телегами, автомобилями.   Вся эта многоликая и разноголосая толпа движется с одной скоростью,  скоростью пешехода, никто никаких правил движения не соблюдает, каждый делает то, что хочет.

Посещали мы место Тегеранской конференции, смотрели помещения, где всё проходило, где жили Сталин, Черчилль и Рузвельт. Участники тех событий делились с нами ещё свежими воспоминаниями. Тегеран в то время был транзитным аэродромом для тех, кто направлялся в Москву и из Москвы. Мне приходилось видеть у себя на аэродроме французского генерала Деголя, чехословацкого правителя в изгнании Бениша и других политических деятелей того времени.

На фотографии справа (зима 1944 года),  мы сфотографировались после отбытия очередного гостя, когда весь аэродром и особисты стояли на „ушах“, обеспечивая безопасность. Слева стоит старший авиамеханик полка, проводивший с нами инструктаж. На нём куртка американской арктической формы, а рядом стоит моторист в нашей куртке. На заднем плане справа виден большой винт одной из дежурных „Аэрокобр“ в готовности №2. Лётчик с этого самолёта  лежит справа внизу, в шлеме. Хотя мы и не принимали участия в боевых действиях, но постоянно экадрильи находились в готовности №1 или №2.

Готовность №1 –  самолёты подготовлены к боевым действиям, двигатели самолётов прогреты, лётчики  в кабинах и ждут команду на взлёт по рации или в виде сигнальной ракеты. Приказ о боевых действиях лётчики уже получили или получат по радио во время взлёта. Лётчики не имели права покидать кабины самолётов, пока не отменена готовность  №1.

Готовность №2 -  самолёты подготовлены к боевым действиям, двигатели не прогреты, лётчики находятся вблизи самолётов, чтобы быстро получить боевой приказ, прогреть двигатели и взлететь. В критических ситуациях разрешалось взлетать на непрогретых двигателях. Очень часто  во время  готовности №2 в кабинах самолётов на связи сидели механики, а лётчики отдыхали поблизости. Мы были как сжатая пружина, мгновенно готовые к любым действиям с твёрдой решимостью - спуску никому не давать. Правильно поёт Александр Градский :  „Нас тогда без усмешек встречали ...“

В связи с дежурством механиков в кабине самолёта мне вспоминается такой забавный случай. Это было в Горгане. Готовность №2 по первой и второй эскадрильям, моя очередь сидеть в кабине самолёта. Чтобы не пропустить сигнал тревоги, категорически запрещалось вращать ручку настройки радиоприёмника. Но я иногда позволял себе за несколько секунд пройтись по радиодиапазону. И вот однажды натыкаюсь на мощную   радиостанцию на незнакомом языке, которая очень часто повторяет „Елдаш Сталин“. Мне крайне неприятно это было слышать про товарища Сталина. В течение недели я тайно слушаю, как нехорошо отзываются о товарище Сталине и жду, когда передачи радиостанции прикроют, ведь не один же я слышу эту радиостанцию. А самому докладывать то о ней нельзя, выяснится, что я не несу боевое дежурство, а слушаю гражданские радиостанции.

В конце концов долг побеждает, докладываю комиссару Василию Васильевичу о нехорошей радиостанции. Во время моего дежурства комиссар приходит и мы вместе слушаем про елдаша Сталина.  Комиссар возмущён до глубины души и даёт мне обещание, что эту радиостанцию  найдут, кому бы она не принадлежала, а за елдаша особо спросят по всей строгости военного времени. Через некоторое время Василий Васильевич, смущаясь, объясняет мне, что я нашёл нашу радиовещательную станцию города Баку на азербайджанском языке, а елдаш Сталин - это товарищ Сталин.

 

Возвращение  на  Родину.

В Тегеране я числился до осени  1945 года. За время нахождения за границей мне пришлось побывать во многих местах нашей страны и прилегающих странах. К зиме полк был перебазирован в СССР, конкретно в Азербайджанскую ССР в местечко Шахикай. В Кавказских горах, в межгорной котловине, находился секретный военный аэродром. Самолёты были закопаны в землю, замаскированы и могли стремительно взлетать из своих подземных  укрытий. Это засекреченное авиасоединение простояло здесь всю войну, находясь в полной боевой готовности, готовое  отражать удары на страну с юга, особенно в случае нападения на Бакинские нефтепромыслы. В связи с окончанием войны аэродром был рассекречен, и наш особый авиополк стал на нём базироваться.

В 1946 году  полк перебросили на насосную станцию около Баку. Затем сюда же была переведена 309 истребительная авиадивизия, и наш 167 полк особого назначения вернулся в свою родную авиадивизию. Из старых знакомых в дивизии остался командир дивизии - генерал Вист.

Аэродром располагался  в чистом  поле, невдалеке было несколько зданий насосной станции, качавшей воду в Баку. Сейчас Насосная станция уже пригород Баку, а военный аэродром так же функционирует. По-видимому, скоро здесь будут американцы, так как азербайджанскую нефть они уже прибрали к рукам, а свою собственность американцы защищают жёстко.

Несмотря на то, что в боевых действиях мы непосредственно не участвовали, но людские потери несли  большие. О потерях личного состава косвенно говорит следующий факт: первое заявление о приёме в партию я подал в 42 году, мы тогда говорили: „Если придётся погибнуть, то коммунистом!“ Два моих поручителя и секретарь парторганизации возвращаясь из командировки на бомбардировщике, упали в горах и погибли, документы затерялись.

Для переброски личного состава на новое место обычно использовался бомбардировщик ТБ-1, в него помещался весь техсостав авиаполка. Однажды от нас уходил авиаполк, истребители улетели, а техсостав погрузился в бомбардировщик и самолёт пошёл на взлёт. При разбеге произошло заклинивание тормоза правого шасси, самолёт резко развернулся, чиркнул крылом за землю, перевернулся и мгновенно весь загорелся, ведь баки были заправлены полностью бензином. Погрузка в самолёт ТБ-1 происходит через единственный люк в фюзеляже, этот люк заткнул оторванный горящий двигатель, спасти никого не удалось.

Повторно меня приняли кандидатом в члены ВКП(б) в 44 году. Но опять же по причине гибели нескольких моих поручителей,  потом по причине гибели членов  партийного бюро, в партию я был принят только в 45 году, когда прекратилась наша интенсивная деятельность. Окончил партийную дивизионную школу, в 1947 году получил направление на учёбу в высшее учебное заведение. Но учиться дальше по армейским специальнастям  не стал, слишком ответственна была служба, а  домой  так хотелось, ведь больше семи лет прослужил в авиации, не имея ни одного дня отпуска. Оглядывая свой армейский путь, я считаю, что живым остался только по счастливой случайности.

В марте 1947 демобилизовался из армии, вернулся домой. С 1947 по 1949 года работал инструктором Изобильненского райкома партии. С 1949 года стал работать учителем истории  в  школе   № 7 села Московского. Окончил Ставропольский педагогический институт. С 1951 по 1964 годы работал директором  школы № 8, с 1964 по 1983  годы работал учителем истории в средней школе № 4 села Московского.

Находясь в запасе, неоднократно проходил военную переподготовку в связи  с переходом на реактивную авиацию, освоил реактивную авиационную технику, был капитаном ВВС в запасе. В годы „холодной войны“ долгое время жил с мобилизационным предписанием в кармане. Предписанием мне давалось два часа на явку на сборный мобилизационный пункт, который находился в той же  первой школе города Изобильного. Я был готов по приказу Советского правительства  отправиться в любую точку земного шара, чтобы отстаивать интересы Советского государства.  Был списан из армии по возрасту, на данный момент мне 83 года.

Демобилизовываясь из армии, я давал подписку на 25 лет „О неразглашении военной и государственной тайны“. Сейчас прошло времени два раза по 25, государство, которому я свято служил разрушено, и я впервые кое-что рассказал о своей деятельности в годы войны.

Сравниваю нас в то время и нынешнюю молодежь. Для нас смысл жизни задавала песня из кинофильма „Истребители“:

  В далёкий край товарищ улетает,

    Родные ветры вслед за ним летят.

    Любимый город в синей дымке тает,

    Знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд.

Главным в нашей жизни было то, что:

  Любимый город может спать спокойно

    И видеть сны и зеленеть среди весны.

А ныне главное что?

   Два кусочека колбаски?

Сейчас, когда Жириновский с целью защиты Родины, говорит о броске на Юг, а считающие себя образованными и  интеллигентными берутся при этом „за животики“ и крутят пальцем у виска. А бездари от телевидения заставляют какого-то солдатика на берегу водоёма полоскать портянки и ёрничают, вот и мы наконец-то  вышли на берег Индийского океана. Мне становится грустно оттого, что эти, как бы образованные и интеллигентные, не знают даже своей  недавней истории.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

               <Назад

А это я сейчас, мне 83 года,

 здоровье быстро сдаёт.

 Буду рад, если Вы узнали

 что-то новое из моего рассказа.